Начальником Чугуевского военного училища я назначен с должности командира 33-го Сибирского Стрелкового полка, стоявшего во Владивостоке.
Прибыл в Чугуев в июле 1914 г.
10-й гусарский Ингерманландский полк имел казенное здание под канцелярию, другое под офицерское собрание, третье – под манеж, а также под квартиру командира полка.
… Был в городе Царский дворец – походный дворец времен Николая Павловича – каменный домик из двух комнат. К нему относился так называемый свитский дом (деревянный), где останавливалась царская свита; там было 5-6 комнат. Он назывался Красный дом по цвету окраски. К нему прилегал Царский сад, спускаясь по склону к долине Донца. Дворец был пустой, его не позволяли (инженерное ведомство) занимать, а в Красном доме имел свое летнее пребывание командир 10-го армейского корпуса генерал Сиверс.
При военном училище было несколько флигелей – канцелярия, хлебопекарня, службы. Через боковую улицу – дом Начальника училища с садом.
К саду примыкал участок рощи с несколькими пустыми деревянными бараками. Это юнкерский лагерь, теперь пустой.
19 июля была получена телеграмма ген. Сухомлинова о начале войны. Из Гувуза пришло распоряжение о преобразовании всех военных училищ в ускоренные 4-месяные курсы. Были присланы сокращенные программы. Юнкера, перешедшие в старший класс, 1 октября были произведены в подпоручики, вновь набранный контингент (младший курс) 1 декабря был выпущен прапорщиками. Прием 1 октября был выпущен 1 февраля. Таким образом, получилось 2 4-месячных класса с выпусками каждые 2 месяца. Занятия велись круглый год, каникулы были упразднены.
Из-за возросшей интенсивности занятий была удвоена поурочная оплата. Курсовым офицерам увеличен оклад жалования. С началом дороговизны всем была введена прибавка на дороговизну. Таким образом в течении трех лет войны служащие училища материально обижены не были.
Юнкерам постепенно повышался кормовой оклад и дошел с 30 коп. до 1 р. 20 коп. Кормились хорошо. Также увеличен был выпускной отпуск на обмундирование с 225 руб. до 500 руб.
Начиная с 3 выпуска начал увеличиваться контингент приема. С 400 до 600, затем до 800 и наконец до 1000. Под училище забрали закрытую гимназию, Красный дом, все здания ушедшего гусарского полка, в том числе достроенную только что во время войны пулеметную команду – каменное здание на краю города, где поместилась целиком рота юнкеров, с дортуарами, столовой и классами.
Училище с 4-ротного состава постепенно дошло до 8-ротного. Был сформирован 2-й батальон, учреждена должность помощника начальника училища по строевой части.
С июня 1914 г. по декабрь 1917 г. училище осуществило 20 выпусков – около 7000 офицеров.
Образовательный ценз постепенно понижался.
Штат курсовых офицеров был расширен. В начале 1916 г. была введена должность помощников взводных командиров. На этой должности надлежало оставлять по усмотрению начальника училища, оканчивающих своих же прапорщиков, но они не должны были засиживаться, а сменяться свежими прапорщиками из дальнейших выпусков. Их было 32 – по числу взводов училища. Число классных отделений также увеличилось, достигнув 32.
Персонал училища с объявлением войны был объявлен неприкосновенным. Ходила фраза начальника Гувуза, что военное училище во время войны – это курица, несущая золотые яйца.
Начальник училища, курсовые офицеры, преподаватели не могли мечтать о назначении на театр военных действий. Все ходатайства об этом отклонялись. Но скоро стали разрешать отправляться на фронт офицерам Генерального штаба и окончившим Академию Генерального штаба. Затем все офицеры этих категорий были даже потребованы на войну. Недостаток офицеров восполняли эвакуированные офицеры Генерального штаба.
В 1916 г. последовало общее разрешение этого вопроса. Начальник училища получил приказ составить план постепенной замены офицерского персонала училища эвакуированными (статейными раненными и контуженными) с таким расчетом, чтобы не пострадало строевое обучение юнкеров.
Мой план состоял в обновлении в течении года. После того, как сменится половина состава, должен был смениться и сам Начальник училища. Зимой 1916 я получил уведомление от Гувуза о том, что зачислен кандидатом на должность начальника дивизии. Но вскоре произошла революция и вопрос не был решен до конца.
Большая часть постоянного состава была на войне.
Замена преподавателей производилась неаккуратно, как и присылка новых для новых отделений. Поэтому училищу пришлось самому заботиться о подыскании и подготовке специалистов.
С самым открытием курсов преподаватели упраздненных предметов – русского языка и законоведения стали читать первый – администрацию, вторые – топографию. Все ротные командиры после подготовки и пробной лекции стали читать тактику. Но преподавателй не хватало, поэтому Гувуз разрешил по некоторым предметам аудиторное преподавание (2, 3 отделения вместе).
До революции была одна инспекция. Генерал Забелин, начальник Гувуза на извозчике подъехал к зданию училища. В городе не было для него даже меблированной комнаты. Устроили его при канцелярии. Смотрел все отделы занятий, классных и строевых, ездил даже на стрельбище. Уехал так же тихо, как и приехал. (Кроме ген. Забелина учебную и строевую часть инспектировал и ген. Адамович по поручению ни то Военного министра, не то Великого Князя Константина Константиновича – прим. Зыбина внизу страницы).
После революции появились юнкера-евреи. Они в общем держали себя скромно, учились.
Были кое-какие эксцессы со стороны 2-3 революционно настроенных офицеров и прапорщиков. Предъявлялись требования со стороны юнкеров, но без значительных эксцессов, уступчиво. Образованные по приказанию свыше комитеты нарушений в учение и жизнь вносили немного. Дисциплина вообще не нарушалась.
Хуже было с солдатами – рабочими возчиками, прислугой. Их было много, человек 150-200, так как в училище был свой большой обоз, хлебопекарня, мыловарня, прачечная, мастерские.
Под влиянием агитации из города солдаты предъявляли разные хозяйственные требования, шумели в своих комнатах, куда я несколько раз приглашался «для совещания». Дело умиротворялось посулами. Беспорядков и забастовок не было. Но многих пришлось отпустить на родину, в отпуск, что составляло их главное домогательство.
Когда возникло Корниловское дело среди юнкеров произошел раскол. Большинство было на стороне Керенского (что выяснилось на митингах), меньшинство и персонал училища – за Корнилова. Возбуждение юнкерской массы мешало ходу занятий.
Когда по приказу Керенского был объявлен набор ударников, наряд был выполнен легко, так как желающих оказалось достаточно.
Они успели вернуться в училище и с ними была большая возня, так как они требовали зачета в учение пропущенных недель. Кажется, это было в конце концов разрешено свыше.
Потом пошло возникновение большевизма. Были большевиствующие и среди юнкеров. Явно обнаружено было 2-3 человека, но сочувствующих было много. Это были народные учителя, учителя городских школ, некоторые евреи. Бывали частые митинги, которые нельзя было запретить.
Солдаты же настраивались совсем враждебно, но и теперь до эксцессов не доходило.
После большевистского переворота 25 октября наступили тревожные дни. Начался большой некомплект юнкеров.
Комиссар Антонов-Овсеенко проехался от Петрограда до Харькова, везде насаждая большевицкую власть. В Харькове он основал свою резиденцию, расположив свой штаб на железнодорожных путях, устроил тут чрезвычайку и наводнил весь город и округу большим ужасом.
Кругом Чугуева все города были во власти большевиков. В Чугуев большевики не решались идти, опасаясь училища. Это было последнее, все остальные были ликвидированы.
Началось боевое сидение.
С обеих сторон производились разведки и охранения.
Со стороны Харькова на нас наводились прожекторы. Имелись сведения, что там готовится экспедиция к Чугуеву.
Силы Антонова были неизмеримо выше.
Уже некоторые юнкера просили отпустить их из Чугуева. Пора бы уже самоупраздниться. Но был еще расчет на Украину.
Украина была независима от большевиков и представлялась нам зародышем для восстановления России. (И училище, после нескольких совещаний и споров, украинизировалось. Не сочувствовавшие этому юнкера и офицеры были отпущены по домам. – прим. Зыбина.)
В Чугуеве сидел агент Украинской рады – капитан Чернявский, с огромными полномочиями, который просил держаться, обнадеживая помощью из Киева, а тут старался организовать отряд, ядром которого должно было быть училище. Он был связан по телефону с Киевом, с соседними с Чугуевом городами и ждал прихода в Чугуев нескольких украинских частей.
Но он не успел связаться. Из Харькова прибыл поезд с большевиками в количестве 1000 человек с орудиями. Это было 15 или 16 декабря.
Роты училища выступили к вокзалу и заняли позицию за городом на скате к вокзалу – с полверсты от станции. Поезд уже в темноте остановился, не дойдя до станции. Высадка была обстреляна. Эшелон выслал цепи и залег против позиции юнкеров. Шла перестрелка.
Большевики открыли огонь из орудий. Огонь направили на город, на здание училища. Одним снарядом отбило угол у здания.
В это время в 9-10 часов вечера шло экстренное заседание Чугуевской городской Думы – обсуждалось положение. К училищу пришла депутация от Думы и стала умолять прекратить боевые действия, так как сопротивление бесполезно, а за ночь город будет разрушен и будет много невинных жертв.
Прибыл начальник штаба большевиков, который заявил, что эшелоны большевиков – этот и следующий, направляются через Чугуев на Дон, но они не могут оставлять у себя в тылу вооруженное училище. Им ничего не стоит разгромить училище, но если оно само прекратит сопротивление и сдаст оружие, то большевики никого не тронут; в училище могут даже продолжаться занятия науками.
Мы этим обещаниям, конечно, не верили. Но положение было тяжелое. Юнкеров было не больше 600, причем младший класс, недавно набранный, не мог еще обращаться с винтовками. Был сильный мороз. Юнкера не были достаточно тепло одеты. Многие из них ушли с позиции.
Члены Думы настойчиво упрашивали согласиться на предложение неприятеля. (Капитан Чернявский в это время благоразумно изчез. Его нигде не могли найти чтобы получить от него указания. – прим. Зыбина). Составилось совещание из наличных офицеров училища и решили, что сопротивление невозможно и надо вступить в переговоры.
Соединенная депутация от училища и городской Думы отправилась на вокзал, где в вагоне находился начальник отряда. Этот вежливо повторил то, что сказал его заместитель и еще раз обещал никого и ничего не трогать в училище. На том и порешили.
Вернули юнкеров к училищу, сложили на дворе в кучу ружья и сдали. Много ружей юнкера поломали, а один пулемет бесследно исчез. Это было в глубокую ночь.
После этого в течении 2-3 дней юнкера имели возможность получить из канцелярии документы и все покинули училище. (Документы и проездные литеры выдавал И.А. Зыбин, так как больше никого из офицеров не было – прим. Зыбина).
Офицерам пришлось, в большинстве, скрыться.
Начальника училища на другой же день искали на квартире – во всем доме, на сеновале, в конюшне. Протыкали штыками сено, навоз – не спрятался ли он в них.
Он поехал на лошадях в Харьков и там скрытно отсиживался несколько дней.
В это время училище раскрадывалось пьяными бандами большевиков, прибывшего отряда, вырвавшимися из рук командования. К ним присоединились крестьяне окрестных слобод и некоторые горожане.
На 3-й или 4-й день большевицкий отряд неожиданно отхлынул из Чугуева. Его отвлекла какая-то тревога со стороны Дона.
Чугуев оказался свободным и там установилась власть городской Думы – эсеровская, под названием «Революционный штаб». Над училищем был назначен Комиссар – один из членов Думы и образована под его председательством Ликвидационная комиссия. В состав Ликвидационной комиссии вошло несколько офицеров и пригласили меня через жену из Харькова. При этом мне было дано ручательство безопасности.
Когда мы готовились к отпору в день большевицкого эшелона, я пригласил в канцелярию инспектора классов, казначея и еще кого-то из офицеров. Мы открыли денежный ящик, посчитали деньги, составили отчет, вложили деньги и акт в кожаную сумку и запечатали сургучом и печатью училища. Денег, кажется, было около 103 тысяч рублей.
Сумка была отдана казначею, но ночью он передал ее мне. Она сохранялась в городе и когда я вернулся в Чугуев, в Ликвидационную комиссию, я принес эту сумку на первое заседание. Деньги были публично вынуты и на другой день розданы персоналу училища в счет жалования за декабрь. Эта сумма сыграла роль в моей судьбе.
Началась ликвидационная работа – сбор, подсчет, запись имущества, подсчет задолженности казны училищу и училища частным лицам, приведение в порядок дел и отчетности училища.
Не более как через 10 дней я был неожиданно арестован.
По распоряжению комиссара Антонова из Харькова прибыла команда матросов и солдат чтобы арестовать весь бывший состав училища. Рано утром в моей квартире у обоих входов оказались часовые и во внутрь вошли люди с винтовками. Кроме меня успели арестовать еще двоих преподавателей и одного курсового офицера. Остальным удалось укрыться.
В Харькове в вагоне ночью учинили допрос.
Мне был предъявлен ряд обвинений: почему не распустил училище по декрету народных комиссаров и куда делись суммы из денежного ящика училища. Когда я рассказал про сумку, следователь сказал:
«Если подтвердится – спасет Вас».
Под утро отправили в тюрьму. Всех охватил ужас, так как оттуда ежедневно выводили арестованных в расход.
Через 2-3 дня наш арестованный курсовой офицер узнал, что начальник штаба Антонова – его однокашник по Павловскому училищу. Он написал ему письмо, не знаю содержания, и его на другой день освободили из тюрьмы.
Мы просили, чтобы он и за нас походатайствовал и он, видимо, это сделал, так как отношение к нам стало легче.
Несколько раз меня водили на допрос в вагон, однажды я увидел там одного из представителей Чугуевского революционного штаба. Он сказал, что они усиленно хлопочут перед Антоновым о моем освобождении.
Наконец освободили и потребовали явиться к Антонову. Он объявил мне, что освобождает меня из тюрьмы ввиду того, что я нужен Ликвидационной комиссии как единственный знакомый с делами училища ее член. Но я не свободен, а должен быть на учете у комиссара Ахчиева, который сейчас начальствует над Чугуевом и его окрестностями. В тот же день были освобождены и оба преподавателя.
За время сидения произошли важные перемены: Антонов послал в Чугуев свирепого матроса Ахчиева, который 3 января 1918 г. налетел на город, разогнал революционный штаб и стал наводить дикую большевицкую расправу. Сам расстреливал, аресты и истязания не прекращались. Может быть хорошо, что я в это время был в тюрьме.
К этому Ахчиеву я явился с предписанием Антонова что я состою у него на учете и назначен членом Ликвидационной комиссии без права голоса. У него на учете состояли все чины училища и все офицеры училища.
Состав Ликвидационной комиссии по распоряжению Антонова стал другой. Председатель – комиссар, большевик, бывший печник училища Сергей Кравченко. Члены – два члена городской Управы – правые эсеры и два рабочих местного завода – большевики.
Все три большевика оказались добродушные, услужливые люди, охотно делали всю черную работу.
Впоследствии Ахчиев ввел в Ликвидационную комиссию помощника – зверя-матроса Бондаренку, который собственноручно расстреливал людей тут же в карцерах училища.
Атмосфера была напряженной, опасной. Ночью принимались меры для безопасности. Иногда нельзя было ночевать дома.
10 марта ночью поднялась тревога. Утром большевиков в городе не было. Пришли немцы и в Чугуеве стало безопасно.
Над Чугуевом простерлась Украинская власть.
Пришлось по делам училища ехать в Киев, где открылся Украинский Г.У.В.У.З. Там я получил поручение: в качестве Председателя ликвидационной комиссии, уже Украинской, собрать таковую в Чугуеве по данному мне штату и закончить ликвидацию к 30-му августа.
Комиссия была мною составлена. К предметам деятельности ее прибавилось еще отобрание у жителей имущества, разграбленного и проданного в дни хозяйничанья большевиков. Теперь, под давлением украинских властей, некоторый жители сами приносили унесенные ими вещи.
Содержание комиссия получала из Киева – карбованцами.
Закончив ликвидацию и сдав здание и имущество своему помощнику по ликвидации, генералу Зыбину, я в сентябре 1918 г. уехал на Дон и дальше – в Екатеринодар, в Добровольческую армию генерала Деникина.
Летом 1919 г. мне, в роли Помощника Начальника Военно-Учебных Заведений Вооруженных Сил Юга России, пришлось снова иметь попечение о Чугуевском военном училище. Чугуев освободился от второго большевистского нашествия, и туда была назначена организационная комиссия для нового восстановления училища. Комиссия представляла собой кадр начальствующих лиц будущего Чугуевского военного училища. Но открыть училище до нового, третьего нашествия большевиков, не удалось, так как в конце года была уже эвакуация армии из Ростова, а затем и из Екатеринодара в Крым.
И. Враский.
ГАРФ ф. Р-6797. оп. 1. д.34, д.2,
Сборник «Чугуевцы» 1921-1936 гг. Белград, 1936.